— Я думала, что всего лишь сделаю снимки и уеду, — пробормотала она. — Мне и в голову не приходило, что все так обернется.
— Неужели? — ядовито хмыкнул Джон. — Когда же ты впервые поняла это? Во время нашего первого танца? После первого поцелуя? Или же догадалась сегодня утром на пляже, когда мы занялись с тобой сексом?
— Но я же ничего от тебя не скрываю. — Ее щеки пылали от стыда и гнева.
— Почему же ты рассказала об этом сейчас, а не раньше? — Его голос был напряжен, подобно сжатой пружине. — Неужели тебе не пришло в голову, что я хотел бы знать побольше о девушке, которую действительно полюбил?
Одри опустила голову, разглядывая свои руки.
— Я и не представляла, как все обернется, — с трудом вымолвила она. — И испытала огромное облегчение, поняв, что это не ты увлек Эстер…
Она остановилась, но было уже поздно. Конечно же, Джон мысленно закончил предложение, сложив все кусочки мозаики воедино.
— Господи… Так это была ты? — недоверчиво спросил он, словно не понимая, что уже знает ответ.
— Я? — Одри тоже не поняла смысла его вопроса. — Что значит — была?
— Да, — утвердительно кивнул он, все больше убеждаясь в правильности своих умозаключений. — Так оно и было. Это ведь ты все рассказала полиции, верно? Это ты сообщила, что видела, как один из братьев Олтман в ту ночь заманил Эстер поплавать?
Одри молчала. Она так долго готовилась к этому разговору, неоднократно проигрывая его в уме, и вот — на тебе! В самый решающий момент не находила слов.
— Да, за всем этим стояла ты, — неприязненно хмыкнул Джон. — Бедная маленькая Козявка. Такая незаметная, такая ничтожная. На тебя даже не обращали внимания. — Он стиснул кулаки, голос его негодующе загремел: — Но почему ты это сделала, Одри? Почему из всех ребят в Сент-Вудбайне ты ткнула пальцем именно в нас? Неужели кто-то из нас обидел тебя? Может быть, Фредерик? Он всегда отличался развязностью и несдержанностью, но тем не менее… — Джон покачал головой, ибо его рассуждения зашли в тупик. — Что же произошло? Почему ты так поступила?
— Потому что так оно и было, — просто ответила Одри. — Потому что это сделал один из вас.
Джон напряженно смотрел на нее, словно силился прочесть ее мысли.
— Но почему? — снова спросил он, на этот раз спокойнее. — Почему тебя не покидает эта мысль?
— Потому что я видела руку человека, который увел Эстер, — сказала Одри с болью в голосе, страдая оттого, что снова отчетливо вспомнила подробности той страшной ночи. — Я видела, как в окне появилась мускулистая загорелая рука. Наши родители спали в соседней комнате, поэтому Эстер, если она хотела прогуляться ночью, приходилось вылезать через окно, чтобы не разбудить их.
Джон молча слушал ее рассказ. Слушал с таким напряжением, что оно пугало. Но Одри словно прорвало, она торопилась высказать наболевшее.
— Той ночью стояло полнолуние, так что в комнате было довольно светло. Как сейчас помню волосы Эстер, отливавшие серебром. На ней был белый купальник, который в лунном свете тоже серебрился. Я делала вид, что сплю. Сестра злилась, когда я ловила ее на каких-то проделках. Она терпеть не могла делиться своими тайнами. Я не видела человека за окном, так и не поняла, кто из вас там был. Я видела лишь руку, но этого, конечно, мало. И все же разглядела, что на запястье был вытатуирован буревестник.
— Нет, не может быть, — сдавленным голосом запротестовал Джон.
Собрав все свое мужество, Одри в упор посмотрела в его полные недоумения глаза.
— Да. Я это видела. Видела столь же ясно, как сейчас вижу тебя.
Джон уставился на свое запястье, где была вытатуирована птица. Потом поднял на Одри глаза.
— Так ты думаешь, что это была моя рука?
— Не знаю, — честно ответила она. — Мне бы не хотелось так думать.
Он снова опустил глаза и сжал руку в кулак. Птица, казалось, встрепенулась.
— Но тем не менее… ты не уверена.
— Как я могу быть уверена? Мне было всего двенадцать лет. Вы, взрослые молодые люди, были для меня существами с другой планеты. Я не могла отделить правду от лжи, героев от негодяев.
Одри умолчала о том, что даже в то давнее время чувствовала: Джон не может оказаться негодяем. И лишь потом, после гибели Эстер, когда выяснилось, что винить в смерти сестры некого, ее ненависть распространилась на всех, кто носил фамилию Олтман.
— Все вы с ней заигрывали. Она с таким воодушевлением говорила о вашей троице… словно не могла дождаться, когда кто-то из вас купит ей билет и отвезет на ярмарку жизни. Фред, Юджин, Джон… Джон, Фред, Юджин… — Одри глубоко вздохнула. — Я замечала, как вы дарите ей улыбки, которые, как я уже знала, предназначены для красивых молоденьких девушек. Ваш взрослый мир слепил мне глаза своим великолепием и недосягаемостью, и я исходила завистью.
Она до боли сжала кулаки, стараясь унять волнение. Сестра, будто живая, стояла перед глазами.
— Разве я могла знать, кто из вас способен посреди ночи увлечь за собой восемнадцатилетнюю девушку, напоить ее и позволить плавать в бурлящем океане? А ведь кто-то из вас именно это и сделал.
— Вот поэтому ты и вернулась сюда, да? — Лицо Джона было непроницаемым, как у игрока в покер, привыкшего скрывать свои эмоции. — Ты решила выяснить, кто из нас приходил к Эстер той ночью, и воздать ему сторицей?
— Нет, — покачала головой Одри. — Я оказалась здесь потому, что работаю с одним из лучших американских фотографов. Конечно, я согласилась поехать с мистером Эрскином еще и потому… Потому что мне представилась возможность кое с кем поговорить, задать кое-какие вопросы и, если повезет, выяснить подробности того, что случилось с Эстер.